Татьяна Нилова

Началась война, и все мужики деревни Свинцово ушли на фронт. Остался один дед Филимон. Ему было уже за восемьдесят, а таких стариков в армию не брали. Жена его, Степанида, умерла, а дети перед самой войной перебрались в Москву. Они звали Филимона с собой, но он остался в Свинцове. 

В 1941 году немцы заняли Свинцово. Они врывались в избы, вышибая ногами двери: «Яйки, млеко есть?» - бабы в страхе мотали головами. Солдаты продолжали допрашивать: «Клопи есть?» Не добившись толку, они отобрали у деревенских жителей кур и заперли их в колхозном курятнике. 

Гарнизон расположился в сельском клубе, а штаб – в сельсовете. Чтобы в курятнике был порядок, а куры и яйца - в сохранности, немцы решили назначить сторожа. Дед Филимон жил один и оказался самой подходящей кандидатурой. Деревенским бабам немцы не доверяли - почти у всех были малые ребятишки, а матери будут таскать яйца детям, несмотря ни на какие угрозы. 

Целыми днями с утра до вечера Филимон толкался возле курятника и внутри. Кур кормил, убирался, яйца собирал и немцам на кухню относил. А вечером запирал курятник на увесистый замок и шел домой спать. 

С приходом немцев для деревенских наступили плохие времена. Бабы с ребятишками бедствовали, голодали. Без кур да яиц детишек кормить было почти нечем. Все отобрали гитлеровские солдаты. Осталась одна картошка в погребе, да корова на скотном дворе, и то каждый день надо было часть молока отдавать немцам. 

Но фашисты плохо знали деда Филимона. А если бы узнали о нем побольше – близко бы не подпустили к курятнику. Филимон был героем русско-турецкой войны, бесстрашным гренадером. В 1877 году гренадеры русской армии в кровавых сражениях на перевале Шипка отразили яростные атаки турецких войск Сулеймана-паши. В гренадеры отбирали солдат, обладающих недюжинной силой, высокого роста, проявивших в боях мужество, смелость и отвагу. А Филимон по молодости и подковы разгибал и даже однажды медведя в лесу завалил. Не было в характере деда Филимона привычки сдаваться врагу. 

Неудивительно, что прошло совсем немного времени и как-то поздно вечером дед Филимон постучался в избу Фроси Соколовой. У Фроси было четверо детей, старшему восемь лет недавно исполнилось. Ребятишки уже спали. Дед тихо вошел в избу и приблизился к столу возле печки. Он взглянул Фросе строго в глаза и приложил палец к губам в знак молчания. Полез в глубокий карман широченных штанов, вытащил рябую курицу с переломанной шеей и сунул Фросе в руки. Потом опустил руку в другой карман, осторожно вынул четыре яйца и сложил в деревянную миску, стоящую на столе. Фрося прижала к себе рябую курицу, рухнула на лавку, и зажав рот рукой, заплакала. Судорожные рыдания сотрясали ее плечи. Дед похлопал Фросю громадной ручищей по спине и, не произнеся ни слова, вышел из избы и скрылся в ночи.

Так началась подпольная сторожевая служба деда Филимона. Рискуя своей головой, старик помогал всем. Начал с самых бедных и многодетных, а потом каждая семья стала получать регулярно и кур, и яйца. 

К этому времени в непроходимых смоленских лесах появились партизаны. Бабушка пятнадцатилетнего Толика Петрова жила в Прасковке – деревне приютившейся на самой опушке леса. Парнишка часто навещал старушку и, не вызывая у немцев подозрений, стал носить кур и другую еду партизанам. 

Немцы пока ни о чем не догадывались. Каждый день Филимон являлся на кухню с полной корзиной отборных яиц. «Зер гут!» – говорил повар, забирая яйца. Случалось, немцы приказывали принести кур, и дед исправно откручивал головы нескольким пеструшкам.

В1942 году ситуация на фронте стала меняться и через партизан в деревне узнали, что Красная армия отбила фашистов от Москвы и начала контрнаступление. Партизаны нападали на эшелоны, склады оружия, патрули – не давали немцам покоя, изматывали бесконечными вылазками. 

И вот в апреле в немецком штабе решили, для того, чтобы поднять боевой дух солдат, нужно отпраздновать в Свинцове день рождения Гитлера. Накануне офицер приказал привести Филимона.

- Ты, дед, встанешь на эту вот скамейку, - немец показал пальцем на лавку у забора и крикнешь: «Хайль Гитлер!» Громко крикнешь! Фирштейн? Понял? Вот тебе для храбрости! – немец схватил со скамьи бутылку водки. - Вы, русские – все пьяницы! Только на это и способны, свиньи! – он ткнул Филимона бутылкой в плечо, и злая, презрительная усмешка искривила его тонкие губы. - Ну?! Что молчишь, свинья?! Язык проглотил? Отвечай! - Дед, молча, кивнул седой, взлохмаченной головой. - Смотри – не сделаешь, как я сказал - будет тебе КАПУТ! – немец провел ладонью по горлу и показал, как вздернут деда на первом же суку. 

Закончив речь, он повернулся спиной и развинченной походкой направился к штабу. На следующий день солдаты прикладами сгоняли к штабу перепуганных баб. На деревенской площади немцы уже выстроились в торжественную шеренгу. 

Бабы сбились в кучку в сторонке и с ужасом смотрели на громадную фигуру своего бесстрашного кормильца - деда Филимона. Он стоял у скамьи и был так пьян, что едва держался на ногах. Никто никогда его не видел таким. Старый полушубок – нараспашку. Под ним никакой рубахи – одно исподнее. Широченные штаны заправлены в заплатанные валенки. Дед шатался из стороны в сторону. Копна седых волос развевалась на ветру, спутанная борода спускалась лопатой на грудь. 

Офицер встал навытяжку перед своим подразделением и взвинченным голосом выкрикнул:

- Сегодня у нас великий день! День рождения великого фюрера! Да здравствует великая Германия! Да здравствует фюрер! 

- Хайль Гитлер! – немцы вскинули руки в фашистском приветствии.

Офицер подошел к качающемуся Филимону и кивнул на скамейку. Почувствовав запах спиртного прошипел: «Руссиш швайн!» «Русская свинья!». Дед с трудом взобрался на скамью. Долго не мог выпрямиться - сидел на корточках, уставившись в землю. «Шнеллер!» «Быстрее!» - сквозь зубы выдавил офицер. Дед, наконец, смог подняться и встал – громадный, как памятник на пьедестале. Обвел всех грозным взглядом. Потом повернулся к кучке прижавшихся друг к другу баб.

- Гитлер КАПУТ!!! – раздался громовой голос, прозвучавший, как пушечный выстрел. – КАПУТ! - выкрикнул Филимон еще раз и свалился со скамьи. Он со всего размаха ударился головой о землю и распластался у лавки без движения. 

Ночью Филимон очнулся в избе у Фроси. Старший сынишка, Ваня, вытирал ему лоб мокрой тряпкой. Фрося стояла у стола и собирала в узелок хлеб, картошку и сваренные вкрутую яйца.

- Тебе, Филимон, к партизанам надо уходить. – проговорила она тихо. - Ждать нечего. Немцы тебе не простят – повесят, не посмотрят, что старик! Сейчас Толик придет - он тебя проводит.

Дед поднялся, ощупал голову – цела.

В дверь постучали, Фрося спросила:

- Кто?

- Это я, тетя Фрося!

Толик вошел в избу, но проходить не стал:

- Пойдемте, дедушка, - сказал он, обращаясь к Филимону. - Дорога не близкая, а скоро рассвет.

- Пошли, сынок!

- Прощай, Фрося! Авось свидимся еще!

- Прощай, Филимон, спасибо за все! – и женщина обняла старика.

Дед с Толиком скрылись в непроглядной тьме. Фрося вернулась в избу и увидела на столе яйца – Филимон не взял их. 

* * *

Катя рассматривала семейный альбом, заполненный старыми черно-белыми и новыми цветными фотографиями. Дочка Маша стояла рядом. Маша взяла из рук матери фотокарточку:

- Мама, кто это?

На снимке на аллее парка возле скамейки стоял огромного роста широкоплечий старик в темном костюме и светлой, отороченной черной лентой шляпе, фасонисто сдвинутой набок. Красивое, с крупными чертами лицо обрамляла окладистая белоснежная борода. Пышные усы аккуратно пострижены. Глаза смотрели в объектив фотоаппарата с лукавым прищуром. Старик упирался в землю крепко зажатой в руке толстой палкой, выглядевшей не как принадлежность немощной старости, а скорее, как некое удобное оружие, которое в случае необходимости всегда под рукой.

- Это – мой прадедушка, а твой прапрадедушка.

- А как его зовут?

- Филимон Громов.

- Какой большой! А ты его видела?

- Да, Машенька, - Катя улыбнулась. - Мне посчастливилось застать его в живых. Он дожил до ста четырех лет!

- Здорово! Расскажи мне о нем, мама!..