Татьяна Нилова

Линда - настоящая леди. В прямом смысле этого слова. Судя по таблице, висящей у нее в кабинете, ее род ведет свое начало из глубины веков, от знатных лордов - приближенных самой английской королевы.

Да и в Америку ее именитые предки приехали давным-давно, в конце восемнадцатого века. Оставили свои военные карьеры, успешно занялись финансовым бизнесом и с тех пор процветали.

Выглядит Линда тоже, как настоящая леди - высокая, сухощавая, седые волосы уложены в аккуратные букольки.

Познакомилась я с ней через нашу общую знакомую - учительницу русского языка. Дело в том, что Линда поет в хоре - замечательном хоре своей пресвитерианской церкви. С этим хором она объездила всю Европу. И побывав однажды на гастролях в России, всей душой полюбила далекую и доселе ей неизвестную страну. До такой степени, что решила серьезно заняться изучением русского языка.

Старенькая учительница, еще из тех "бывших" послереволюционных эмигрантов, посоветовала Линде для развития разговорной речи практиковаться с кем-нибудь из "носителей языка".

В свою очередь Линда попросила свою учительницу порекомендовать ей "приятную русскую". Видимо, я попала под эту категорию, и наше знакомство состоялось.

И вот я в первый раз подъехала к трехэтажному особняку-поместью, построенному в старинном колониальном стиле. Позвонила. Дверь отворилась, и я сразу же попала в объятья моей новой знакомой.

Она расцеловала меня в обе щеки и принялась в восторженно-приподнятом тоне говорить, "как она счастлива меня видеть".

Еще не вполне привыкшая к столь распространенному, как оказалось позже, американскому радушию, я отвечала смущенно:

- И я тоже!

- Как я люблю Россию! - продолжала Линда.

- И я тоже! - повторяла я.

Доказательства этой любви были видны повсюду в ее доме: нарядные матрешки, иконы, салфетки из вологодских кружев соседствовали со старинным фамильным серебром на столах, с английским фарфором многократно отраженным в зеркалах сервантов, и с портретами чопорных лордов на стенах.

Достаточно наобнимавшись и нацеловавшись со мной, Линда отошла в сторону и представила меня другой леди, смиренно стоявшей за ее спиной. Это был желтый лабрадор-ретривер.

- Эмбер! - назвала ее хозяйка, и мне показалось, что собака, слегка присев на стройных ногах, сделала мне почтительный реверанс.

В ответ я чуть было не произнесла свое имя-отчество.

Я знала, что "эмбер", в переводе с английского означает янтарь. Это имя как нельзя лучше подходило этому благородному живому существу. Окрас шерсти у нее был светлого оттенка молочного янтаря. Глаза - умные, карие, горячие. Сложение поджарое, ноги высокие и хвост - аккуратной трубой.

Мы приступили к нашим занятиям. Встречались мы не часто - раз в две недели. Несмотря на то, что Линда официально не работала, ее день был расписан по минутам. Она совершенно бесплатно работала во многих учреждениях и благотворительных фондах нашего города - в музее искусств, в своей церкви и даже в специальной организации помощи детям из бедных семей.

- Ты представляешь! - говорила она мне, всплескивая руками. - У них в доме даже карандашей нет!

В общем, типичная американская "общественница", как называла ее учительница русского языка, еще не забывшая послереволюционный лексикон.

Прошло какое-то время, и я крепко подружилась и с Линдой, и с Эмбер.

Кроме приветственных и прощальных объятий и поцелуев, расспросов о семье и детях, при каждом удобном случае мы обменивались незатейливыми сувенирами. Она с неизменной улыбкой вручала мне пузатые, золотистые дыньки или коробочки с клубникой и голубикой с фермерского рынка, а иногда пакетики со свежеиспеченным печеньем, пахнущим шафраном и корицей. И еще горячим!

Я ей - с "русским" уклоном - ароматные, шершавые буханки бородинского хлеба, конфеты "Мишка косолапый", мятные пряники или самую любимую русскую сладость - бело-розовый, пышный зефир.

Почему-то, это сравнительно простое произведение кондитерского искусства напрочь отсутствовало в необъятных по величине и по обилию товаров американских магазинах.

Линда как-то по секрету рассказала мне, что, однажды, когда все ее большое семейство собралось у нее в доме на праздник по случаю Рождества, к чаю она поставила на стол принесенную мною накануне коробку зефира.

Содержимое коробки мгновенно исчезло, а за последнюю зефирину произошло настоящее сражение, в результате которого ею завладел муж Линды - Тэд. Он вертел зефириной перед носами остальных родственников, которые не сводили с нее завистливых взглядов, и дразнил их: "Моя! Моя! А вам не досталось! А вам не досталось!"

Линда смеялась, рассказывая мне эту удивительную историю, как ее муж, солидный финансист, радовался, как ребенок, доставшейся ему сладости.

Леди Эмбер тоже прониклась ко мне нежными чувствами, и когда я входила в дом, она кубарем скатывалась с лестницы второго этажа и начинала радостно прыгать, взлетая в воздух всеми четырьмя лапами, изо всех сил стараясь достать головой до лепного потолка.

Дальше - больше. Я заметила, что Эмбер теперь уже встречает меня у дороги, ведущей к дому. Каково же было мое удивление, когда Линда рассказала мне, что Эмбер каким-то совершенно непостижимым собачьим расчетом определяет чередующийся раз в две недели вторник. В этот день, с утра она выбегает на улицу и тихо лежит на обочине, уткнув в придорожную траву влажный, черный нос.

И что, однажды, когда я не смогла прийти, и перенесла нашу с Линдой встречу на следующую неделю, Эмбер целый день промаялась на улице в тщетном ожидании. Каким образом она узнавала этот день, мы с Линдой понять не могли!

- Она умнее меня! - решительно заявляла Линда.

- Вы обе очень умные леди! - успокаивала я ее.

И вот однажды, Линда обратилась ко мне с неожиданной просьбой. Не могла бы я пожить недели две у нее, посмотреть за домом и за Эмбер, а они с мужем на это время съездят на свою "дашу" в штат Мэн.

- Дачу, - поправила я ее. Даша - это имя. Так, например, зовут подругу моей дочери. А летний дом - это "дача".

- Дат-ча! - повторила Линда старательно.

Я знала, что Линда очень любит свой дом - большой, просторный, уютный, где для каждого члена семьи есть своя комната. И еще много других комнат для различных нужд - гостевая, столовая, библиотека, офис, даже домашняя оранжерея и несколько таких, назначение которых не сразу и определишь.

Все помещения были плотно уставлены старинной, удобной, мебелью. В каждой комнате - антикварные столики с витыми ножками, обитые атласной тканью кушетки, тяжелые, массивные кресла с высокими спинками. Потемневшие от времени книги, с пыльными, уже местами рассохшимися корешками, заполняли полки библиотеки.

Но, честно говоря, я не большая любительница подолгу оставаться в чужом доме, даже таком роскошном. И всегда предпочитаю спать в своей кровати, пусть и без вырезанных на деревянном изголовье ангелочков и виноградных листьев.

Но обижать Линду мне не хотелось, и я согласилась. Она, как всегда, много раз горячо благодарила меня и, внезапно перейдя на шепот, и опасливо посматривая по сторонам, стала разъяснять подробности своей поездки и некоторые мои обязанности на время ее отсутствия.

- В чем дело, Линда? - удивленно спросила я, тоже оглядываясь. - Кого ты боишься?

- Эмбер, - призналась Линда. - Я боюсь за Эмбер.

- А в чем дело?

- А дело в том, что едва мы с Тэдом начинаем не то, что бы собираться в поездку, а только обсуждать ее возможность, она сразу соображает что к чему, и начинается "Ого-го!"

- Что "Ого-го!"? - спросила я.

- Ш-ш - тише! - Линда сжала мою руку. - Эмбер ненавидит, когда мы уезжаем! И в знак протеста делает нам всякие пакости.

- Какие? - спросила я едва слышно.

- Она переворачивает все мусорные корзинки в доме и специально разбрасывает мусор по всему полу, чтобы покрыть бумажками наибольшую площадь. И что еще ужаснее, - глаза Линды расширились, - она уже несколько раз стаскивала с письменного стола финансовые отчеты мужа и разгрызала их на мелкие кусочки! Теперь ты поняла, почему я говорю с тобой шепотом?

- Теперь поняла, - покивала я головой, подумав о заковыристом характере старой хвостатой леди и о том, какие сюрпризы могут подстерегать меня во время нашего совместного проживания в доме ее хозяйки.

И нехорошие предчувствия закрались мне в душу.

- Чтобы ее не злить, я собираю чемоданы в подвале, за запертыми дверями! - еще тише шептала Линда. - Хочешь, покажу?

Я кивнула. Мы спустились по крутой деревянной лестнице в обширный подвал, и я увидела расставленные на широких столах открытые чемоданы и стопки одежды и обуви, разложенные то там, то сям. Рядом с чемоданами лежали длинные списки всего того, что Линда считает необходимым взять с собой на "дашу".

Мы поднялись наверх.

- Ты не волнуйся! - уговаривала меня Линда. - Я все подробно напишу - чем кормить Эмбер, чем поить, оставлю все свои телефоны на случай чрезвычайных обстоятельств. Холодильник будет полон едой. В гараже - морозильник. Бери, что хочешь! Наслаждайся моим домом! - радостно пожелала мне Линда.

Я кисло протянула:

- Спасибо!

Из головы у меня не выходили изощренные козни янтарной леди.

*    *    *

И вот началось наше совместное с Эмбер существование. Днем я уезжала по делам, оставляя ее в доме. Я возвращалась. Эмбер восторженно встречала меня в дверях высокими прыжками и счастливыми улыбками.

Я выпускала ее гулять, и она весело носилась по цветочным клумбам и зеленым газонам, поросшим аккуратно подстриженной травой.

Я не волновалась, что она может куда-нибудь убежать. Дело в том, что Эмбер всегда носила специальный охранный ошейник. Весь огромный участок земли, прилегающий к особняку Линды, был окружен специальным подземным кабелем. И в случае, если Эмбер пыталась перебежать его, она получала слабый удар электрического тока. Думаю, ей было достаточно одного раза, чтобы понять эту хитрую систему: она никогда не переступала запретную черту.

Даже если сурки, живущие на дальнем конце участка, в густых зарослях травы и кустарника, дразнили ее своими глазастыми толстощекими мордочками и завлекали тихим посвистыванием.

Вот олени - другое дело. Увидев пробирающихся через кусты оленей, Эмбер вся напружинивалась, делала стойку, и в глазах у нее появлялся охотничий блеск.

Но, как истинная леди, она понимала, что участок при доме - не место для охоты, и ей удавалось сдерживать себя от необдуманных поступков.

Благородство своего характера она не раз проявляла при нашем с ней общении.

На соседнем участке, огороженным высоким забором, сделанным из металлической сетки, жили две рыже-белые пушистые колли с узкими мордами и лохматыми хвостами. Собаки внешне очень симпатичные, но совершенно невоспитанные и поведения разнузданного.

Обычно Эмбер тихо и с достоинством прогуливалась вблизи своего дома. Она наклоняла голову низко к земле и с интересом принюхивалась, стараясь по запаху определить, давно ли проскакал здесь заяц, что за птицы клевали хлебные крошки и не появлялись ли вблизи нарушители тишины и покоя - стрижчики газонов со своими ревущими косилками.

Увидев занятую таким важным собачьим делом Эмбер, колли тут же поднимали оглушительный лай, в непонятной злобе бросаясь на сетку забора, и едва не свалив ее.

Эмбер абсолютно не обращала на них внимания, чем только еще сильнее распаляла колли, доводя своим спокойствием их до бешенства.

Но однажды, я оказалась рядом во время ее прогулки и сказала недовольно:

- Как же мне надоел этот лай, Эмбер!

Эмбер подняла голову, посмотрела на меня внимательно, повернулась к колли и вдруг рявкнула на них с такой силой, что у меня сердце упало и колени подкосились. Потом она грозно оскалилась, обнажив острые желтые клыки, рявкнула еще раз, и даже слегка зарычала для острастки.

Колли, трусливо повизгивая и поджав хвосты, убежали вглубь своего участка, поближе к дому. А Эмбер, довольно помахивая хвостом, как ни в чем не бывало, продолжила занимательное чтение книги запахов. Я смеялась и хвалила ее:

- Ай да Эмбер! Ай да молодец!

Постепенно я поняла, почему Эмбер в такие прелонные года - ей было уже четырнадцать лет, сохранила прекрасную фигуру. Хозяйка держала ее на жесткой диете. Утром - сухая собачья еда, вечером - мягкая, типа тушенки. И все. И вода, чтобы запить это роскошное угощение.

Поэтому, всякий раз, когда я завтракала или ужинала на кухне, Эмбер была тут как тут. Усаживалась около стола и многозначительно поглядывала на меня, помаргивая коричневыми глазами.

Я опасалась кормить ее чем-то особенным, опасаясь, что привыкший только к собачьей пище желудок, может плохо воспринять человеческую. Но про себя решила, что от хлеба вреда не будет.

Я отламывала маленькие кусочки свежего белого хлеба и подбрасывала их вверх. Охотничья хватка срабатывала - Эмбер подпрыгивала, клацала зубами - и кусочек хлеба исчезал в собачьей пасти.

Уж не знаю, насколько нравился ей вкус простого, несдобного хлеба, но смотрела она на меня каждый раз с умилением, и даже, как мне казалось, благодарно улыбалась.

Незаметно подошла к концу первая неделя, и я почувствовала, что Эмбер начала тосковать о своей хозяйке. Может быть, Линда никогда не оставляла собаку дольше, чем на одну неделю, не знаю. Но большую часть времени Эмбер теперь проводила в прихожей, у двери, на рисунчатом пушистом коврике, положив на лапы грустную морду.

Однажды я выпустила Эмбер погулять, а сама вышла на широкую открытую веранду. Пришло время поливать цветы и карликовые деревья, рассаженные Линдой тут и там в глиняных кадках и горшках. Эмбер прибежала ко мне и сосредоточенно нюхала лаз под верандой, где жил уже много лет серый, щекастый и любопытный сурок.

Он нередко вылезал из своей норки, становился на задние лапки, передними держался за горшок с цветами, украшающий ступени веранды, и черными, круглыми глазами оглядывал обширные Линдины владения. Но, почуяв собаку, он мгновенно скрывался под верандой, и Эмбер только и оставалось, что, засунув нос под деревянный настил, раздражаться нахальным сурковым запахом.

Вдруг я услышала, как в самом конце участка, в пограничном леске затрещали сучья. Я подняла голову и увидела стайку оленей, пробирающихся через заросшую кустами и бурьяном "ничейную" территорию. Я успела разглядеть, что это были грациозные самочки с маленькими оленятами.

В то же мгновение, я увидела, как Эмбер, не проронив ни звука, желтой янтарной стрелой, едва касаясь лапами земли, мчится к границе участка, за которой паслись ничего не подозревающие олени, мирно пощипывающие нежные молодые листочки на кустах.

- Эмбер, стой! - крикнула я и бросилась вслед за собакой.

Олени сорвались с места и, сильно отталкиваясь от земли тонкими ножками, и как бы паря в воздухе, ускакали прочь.

С замиранием сердца я видела, как Эмбер миновала невидимую границу участка и скрылась за густой зеленью и старыми, поваленными деревьями.

"Ошейник не сработал!" - в ужасе думала я. Царапая ноги и руки о колючие сучья и ветки, я пробиралась через заросли. Все исчезло - и олени и Эмбер!

- Эмбер! Эмбер! - кричала я в надежде, что умная собака услышит меня, одумается и вернется.

Все напрасно. "Что же будет?" - я страшно волновалась за старую непослушную леди. "Она никогда в жизни не выбегала за границы участка! Она может заблудиться! - в тревоге думала я. - Еще не дай Б-г попадет под машину! Или кто-нибудь украдет породистую, красивую собаку!"

Ломая сухие ветки, через лесок я выбралась на соседний участок. Знакомая мне хозяйка вышла посмотреть, кто это бродит по ее частной собственности. Я объяснила ей, что произошло. Она испуганно ахнула, и скоро мы уже с ней вместе взывали безуспешно: "Эмбер! Эмбер!"

Наконец, видя мое все возрастающее беспокойство, соседка посоветовала мне идти к дому Линды и ждать Эмбер там.

- У нее хорошее чутье! Она должна найти дорогу домой! - уверяла она меня.

Я послушалась ее совета, вернулась к дому и присела на ступеньках крыльца, погрузившись в горестные мысли. "Если Эмбер не вернется вечером, буду звонить Линде! - решила я. - Надо что-то предпринять!"

Я несколько раз выходила к дороге, думая найти Эмбер там.

Уже прошло довольно много времени - часа два или три, и я почти уже потеряла всякую надежду отыскать потерявшуюся, наверное, навсегда старую Эмбер.

Как вдруг, подняв голову, я увидела как по дороге идет незнакомая женщина. Она вела за руку маленькую девочку. А другой рукой держала за ошейник нашу Эмбер!

Я бросилась навстречу, и чем ближе я подбегала, тем отчетливее видела, что вся морда и шея собаки в крови, и она дрожит, как осиновый лист.

Подойдя вплотную, я разглядела, что на самом деле кровь - это красный томатный соус, а с ушей Эмбер свешиваются длинные, тонкие макаронины.

Женщина объяснила мне, что, посмотрев в окно, она заметила вполне приличную с виду собаку, которая увлеченно рылась в мусорном ящике, погрузив морду по уши в банку с макаронами в томатном соусе. Она подошла к собаке, увидела ошейник и прочитала выгравированный на нем адрес.

- Мы живем совсем близко, - сказала она. - Мы поняли, что собака потерялась, и решили отвести ее домой.

Я не знала, как благодарить добрую женщину.

- Спасибо! Спасибо! Спасибо! - повторяла я.

Женщина передала мне Эмбер из рук в руки. И я, ухватившись за ошейник - поводка на ней не было, повела дрожащую старую леди, познавшую все прелести собачьей жизни на свободе - гонки за дикими зверями, копание в мусорном ящике, общение с незнакомыми людьми, в ее родное поместье - обратно к замечательным банкам с сухой и мягкой едой.

Мягким бумажным полотенцем я вытерла томатный соус, сняла с ушей макароны и, одев поводок, стала водить Эмбер вокруг клумбы, время от времени поглаживая по голове, пока она, наконец, не успокоилась и не перестала дрожать.

- Все, Эмбер! - тогда сказала я строго. Больше без поводка - никуда! Ошейник не работает. Свобода закончилась.

Эмбер виновато взглянула на меня и даже, кажется, покорно вздохнула.

Оставшееся время мне пришлось делить с собакой все ее прогулки. И когда она, стоя у входной двери, требовательно лаяла, я безропотно снимала с крючка поводок, если шел дождь, набрасывала плащ, и выходила на улицу.

Сообразительная Эмбер быстро освоила русский язык, на котором я постоянно общалась с ней во время прогулок. И у меня иногда появлялись мысли о том, что, наверное, Линда была права, когда она говорила о необыкновенных умственных способностях собаки.

Например, когда я, накрутившись достаточно вокруг клумбы с Эмбер на поводке, произносила такую замысловатую фразу: "Ну, хватит зря терять время, Эмбер! Делай свои дела!" - подморгнув мне коричневым глазом, Эмбер моментально начинала производить нужные действия. А, закончив, хитро поглядывала на меня, дескать: "Здорово я все усекла!"

Или я говорила: "Кажется, под кустом у забора сидит симпатичный зайчишка!" Эмбер начинала крутиться, возбужденно нюхая землю и воздух и, разглядев, наконец, зайца, делала стойку и натягивала поводок. Но не вырывалась. К зайцам у нее было особое отношение. Она их не гоняла, а только наблюдала издалека. Видно, с ранних лет была так приучена Линдой. Ведь не зря ее поместье называлось "Заячья тропа".

Совместные прогулки еще больше сблизили нас с Эмбер. Вечерами, когда я, сидя в старинном, мягком кресле, читала книгу, она подходила и, подсунув морду под какой-нибудь увесистый том, грустно смотрела на меня.

- Что, о Линде скучаешь? - спрашивала я, поглаживая ее бархатные уши.

- Конечно! - почти говорила мне она, устало прикрыв глаза.

- Ну, ничего! Недолго осталось. Всего два дня!

В день приезда Линды, я, как мы с ней и договаривались, уезжала, не дожидаясь ее.

Сидя за столом на кухне, я составила длинный отчет, в общих чертах описав побег Эмбер, и крупными буквами написала предостережение: "ОШЕЙНИК НЕ РАБОТАЕТ!" и подчеркнула его двумя жирными чертами.

Эмбер внимательно наблюдала за моей работой. Я подбросила вверх прощальный кусочек хлеба. Эмбер подпрыгнула, клацнула зубами, но промахнулась, и ей пришлось поднимать хлеб языком с пола. Она была несколько смущена.

Я обняла ее за шею и сказала:

- До свидания, Эмбер!

Она лизнула меня в щеку.

Закрывая дверь на ключ, я увидела через стекло, что Эмбер лежит на своем коврике, и было ясно, что она ждет Линду и уже знает, что та скоро вернется.

Вечером у меня дома зазвонил телефон. Это была Линда. Она восторженно благодарила меня за помощь и тысячу раз извинялась за причиненное мне Эмбер беспокойство.

Линда сказала, что Эмбер стоит рядом и тоже хочет попросить прощения за свой проступок. И я услышала в трубке громкое сопение, которое, видимо, означало, что в будущем Эмбер обещает вести себя только, как настоящая леди, и никогда не позволит себе нарушить правила поведения, по которым воспитывала ее хозяйка - леди Линда.