Татьяна Нилова

Приближались летние каникулы. И вдруг выяснилось, что везти Катю в деревню некому. Отца посылали на Урал в долгосрочную командировку. Мать получила важный заказ на работе. А Нине, Катиной тете, с которой она проводила в деревне почти каждое лето, неожиданно дали бесплатную путевку в Сочи. Против Сочи Нина устоять не могла. Но и оставлять в городе любимую племянницу, проболевшую всю зиму разными простудами, тоже было недопустимо. 

Нина, принимавшая в воспитании Кати не меньшее участие, чем родители, подумала и решила – Катя поедет в деревню сама. «Кате двенадцать лет – уже большая. Мы ее посадим в поезд, попросим попутчиков помочь, а дядя Миша встретит ночью на станции. Обратно я ее привезу – у меня неделя от отпуска останется» - объявила Нина отцу с матерью. «Что ты, Ниночка, Катюша еще совсем ребенок! Страшно ее одну отправлять!» – запричитала мать. «Страшно ребенка в Москве оставлять без свежего воздуха и парного молока!». Перечить Нине было бесполезно, и мать, скрипя сердцем, согласилась.

Нина послала телеграмму в деревню дяде Мише. Получила подтверждение, что он встретит Катю в условленное время, и «все будет путем». За неделю до окончания учебного года мать взволнованным голосом сообщила Кате, что ей придется ехать в деревню одной и провести в поезде почти целую ночь. Кате на секунду стало жутко, на сердце похолодало, но она не показала вида, а только сказала тихо: «Хорошо, мама». Ей было страшно и весело одновременно, как на качелях, взлетающих высоко в небо. Одна в поезде! С чужими людьми! Ночью!

Катя любила поезда. Любила особую, ни на что не похожую жизнь на колесах. Когда волею судьбы, случайные люди оказались на время вместе в тесном пространстве купе, вокруг крошечного столика. Они ели и спали рядом друг с другом, привнося в новый маленький мирок частичку своей жизни. Делились едой, сладостями, угощали вином. Рассказывали временным попутчикам, совершенно чужим людям, о себе то, что никогда бы не поведали ни друзьям, ни близким. И вот Кате предстояло быть не наблюдателем, как раньше, а участником короткого, но увлекательного путешествия.

Пришло время, билеты были куплены, чемоданы набиты гостинцами: консервами, конфетами, пачками чая – всем необходимыми для долгого пребывания в деревни, где, кроме маленькой, редко открывающей свои покосившиеся ставни лавчонки, никаких магазинов в ближайшей округе не было. 

По дороге на вокзал Катя сильно волновалась. Она избегала заглядывать в полные тревоги глаза матери, но часто посматривала на Нину. Миловидное лицо тети выражало спокойствие и уверенность, на губах мелькала легкая улыбка, карие глаза светились ласковым блеском. «Не волнуйся, Катюша, все будет хорошо!» - как будто угадав Катины мысли, проговорила Нина.

Поезд уже стоял на путях и ждал своих пассажиров. Они поднялись по ступеням вагона, затащили тяжеленные чемоданы. В купе Нина зорким взглядом оглядела Катиных попутчиков и осталась довольна. Все трое были на месте. Сидели на скамейках и смотрели в окно. Нина, приветливо улыбаясь, познакомилась с пассажирами купе. Иван Фомич, рабочий из Новосибирска, ехал к брату в Белоруссию. Молоденький солдатик, Алеша, направлялся на побывку к матери в Смоленск. Третьим пассажиром была женщина средних лет, с бледным лицом и напряженным взглядом больших темных глаз. «Вера» - представилась она. 

«Вот что, дорогие мои, у нас к вам огромная просьба! – обратилась Нина к Катиным попутчикам. - Уж не откажите, пожалуйста! Позаботьтесь о нашей Катюше!» Нина обстоятельно все объяснила. Лица пассажиров потеплели. «Вы не беспокойтесь, – сказала Вера. - Мы сделаем все, как надо». «Да, да! – густым басом уверил Петр Фомич. - Не сомневайтесь! Передадим Катюшу из рук в руки вместе с чемоданами!» Алеша достал из кармана гимнастерки блокнот и записал название станции и время прибытия поезда. 

В дверях купе появилась проводница, объявила о скором отправлении и предложила провожающим покинуть вагон. Мать нервно сжимала руки, тщетно пытаясь скрыть тревогу. Она обняла Катю и крепко прижала к себе: «Как приедешь, Катюша, попроси дядю Мишу тут же телеграмму отбить». Катя, молча, покивала головой. «Пойдем, пойдем! - потянула Нина мать за рукав. – А то пропадут мои Сочи!». «Спасибо вам заранее! - сказала мать. - Уж вы присмотрите за дочкой!». «Конечно! Конечно!» - хором ответили попутчики. Нина и мать спустились на перрон. Поезд тронулся, и они пошли за медленно удаляющимся вагоном. Катя махала рукой из окна. Поезд набирал скорость. Ниточка, связывающая Катю с прежней жизнью, становилась все тоньше. Вот вокзал остался позади, и ниточка оборвалась. 

Катя села за столик, положила на колени свою детскую сумочку. Вера сидела напротив и внимательно смотрела на девочку. «Катя, хочешь на верхнюю полку? - спросил Петр Фомич. - «Нет, спасибо! Я здесь за столиком посижу». «Ну, тогда я сосну немного на верхотуре! У меня дорога длинная была, с пересадками. А твою остановку я не просплю. У меня, знаешь, будильник внутри тикает! Разбудит точно в срок!». «Я тоже прилягу - сказал Алеша и ловко вспрыгнул на верхнюю полку. - С Мурманска еду. Вы меня разбудите, Петр Фомич! Я на подъем легкий!» Вскоре сверху раздался разноголосый храп.

Вера улыбнулась. «Хочешь вздремнуть, Катюша? Я тебя посторожу. «Нет, нет! Я не хочу спать!» - помотала головой Катя.

- Понимаю! Волнуешься? Ну что ж, посидим вместе. - Вера порылась в пакете и достала большое, румяное яблоко.

- Угощайся Катюша! 

Катя взяла яблоко, откусила кусочек и стала жевать, посматривая в окно, за которым прятался непроглядный ночной мрак.

- Так ты с мамой живешь? - спросила Вера

- И с папой. Только так не всегда было. Я папу до пяти лет не видела.

- А где же он был?

- Далеко – в северном Казахстане. Работал там. А потом в Москву приехал.

Он разрешение получил. «В правах восстановили», - сказала мама.

Вера понимающе покивала головой.

- А муж мой, Артем, так и не дождался разрешения, – тихо сказала Вера. Она опустила голову и стала похожа на нахохлившуюся птицу.

- Жалко! - взглянув на погрустневшую женщину, проговорила Катя. - Ну,

может, еще получит. Папа часто говорит: «Времена меняются».

Вера промолчала. Катя раскрыла сумочку и достала куколку-голыша. И вдруг из сумочки на столик выпал красный собачий ошейник. 

- А это чей ошейник? - спросила Вера. 

- Это я подарок везу для Кострика. 

- Кто такой Кострик? 

- Дяди Мишина охотничья собака, выжлец называется.

Лицо Веры, и без того бледное, помертвело.

- Выжлец, говоришь? – она замолчала и стала смотреть в темноту ночи, словно пытаясь что-то разглядеть за ее черной непроглядностью.

Не отводя взгляда от окна, Вера начала негромко говорить:

- У нас тоже выжлец был. Перед войной мы с Артемом жили в рабочем  на окраине Москвы. Снимали комнату в старом доме у Прокопьича – вдовца и горького пьяницы. Он все искал невесту и пропадал неделями. Так что дом был целиком на нас. Мы оба учились. Артем – на инженера, я - на учительницу. На скудную стипендию прожить было трудно. Артем ночами подрабатывал в железнодорожном депо. А мне не разрешал. «На то и другое тебя не хватит» - говорил. Сам он коренной сибиряк – крепкий, сильный, умелый. У хозяина была собака, дворняжка, по кличке Волчок. Бегал Волчок днями по поселку, только кормился дома. Черный, лохматый, а глаза разные – один карий, другой голубой. Волчок всегда прибегал на задворки – там его миска стояла. Как-то вечером я слышу – собака лает у переднего крыльца. Удивилась я, выглянула в окно. Смотрю – Волчок, а с ним какая-то чужая собака – чудная, цвета песочно-рыжего, гладкая, поджарая. Видно, что породистая. Я дверь открыла и впустила их. Пригляделась – рыжая собака вся дрожит, и лапы у нее в кровь сбиты. Видно, издалека прибежала. Я плеснула в миску остатки супа, хлеба накрошила. Собака набросилась на еду, а Волчок, вечно голодный, рядом стоит, смотрит на миску жадными глазами, но не подходит. Съела рыжая собака все до чиста и миску вылизала. Вышла в сени и рухнула в углу. Волчок посмотрел на нее, дескать, теперь все в порядке, и убежал куда-то по своим делам. Вернулся Артем, и я ему рассказала, как наш Волчок другую собаку привел. Артем вышел в прихожую, посмотрел на собаку и ахнул: «Да это же – выжлец, старинная порода русских гончих, непревзойденная на охоте!». У Артема и отец и дед были заядлыми охотниками и его мальчишкой часто на охоту с собой брали. Знали толк в собаках. Оставили мы приблудившуюся собаку. Артем имя ей дал – Найда. Привязалась Найда к нему – ни на шаг не отходила. Охотника почуяла, должно быть. На работу провожала, с работы встречала. Если он где-нибудь запропастился, я крикну: «Найда, где Артем? Ищи!». Она нос к земле опустит и бежит по следу, и приводит Артема ко мне. «Настоящая гончая!» - восхищался Артем. 

Вера бросила мимолетный взгляд на притихшую девочку и замолчала, как бы сомневаясь, стоит ли рассказывать дальше. Склонила низко голову и, потирая руками виски, продолжила совсем уже едва слышно: 

- Однокурсники наши жили в Москве, только мы с Артемом за городом... Как-то вечером вдруг явился к нам Борис, друг Артема. Запыхался, видно, от станции бегом бежал. «Пойдем выйдем на минутку», - и тянет Артема за руку. Вышли они в прихожую. «Профессора Буковского арестовали и Пашу Лепина из нашего семинара», – услышала я из-за двери взволнованный голос Бориса. Потом они на шепот перешли. Через какое-то время входят в комнату. «Понимаете, ребята! – говорит Борис. - Каникулы начались, а у меня мать приболела. Поэтому, сами понимаете... Ну, прощайте!». Обнял Артема, потом меня, схватил вещевой мешок и скрылся в ночи. 

Артем бросился ко мне: «Собирайся, Вера! Через час поезд на Урал проходит. К родным поедешь. Я тебя посажу». «Нет!» – сказала я. - Без тебя - ни за что!». - «Я после обязательно приеду, не волнуйся! Надо на время под воду уйти! А я завтра до своего друга, сибиряка, попробую добраться. Вместе на гражданке воевали. А сегодня в сторожке лесной переночую». Я не стала больше спорить. Покидала вещи в чемодан. Артем собрал дорожный мешок – и бегом на станцию. Вовремя успели. Артем билет купил и в поезд посадил. Я ни словечка не говорила, только слезы текли из глаз ручьями. Поезд тронулся. «Береги себя!» - расслышала я сквозь грохот колес.

Вера замолчала.

- А Найда? - спросила тихо Катя. - Что с ней?

- Найда? Очень преданная собака оказалась! 

Вера опять уставилась в окно. Она вспомнила, как всего два дня назад разыскала Прокопьича. Он жил все в том же ветхом домишке. Постарел сильно, но Веру сразу узнал. «На всю жизнь я из-за вас с Артемом покой потерял – сказал он. - Совесть всю душу, как моль, изъела.» 

Прокопьич поставил на стол бутылку водки, налил себе в стакан и выпил залпом. Взял другой стакан, вытер нечистым полотенцем, плеснул водки, подвинул Вере: «Глотни, девка, - легче будет!». Выпил еще, обсушил ладонью рот, откашлялся:

 - Слушай, как дело было. В ту ночь я пьяный пришел и спать завалился. Вдруг слышу, в дверь кто-то грохочет. Кого, думаю, нелегкая несет. Стучат, дверь вот-вот выбьют. Пошел открывать, а сам матерюсь по страшному. Открыл, а там двое мужиков в чем-то темном, да в фуражках с околышами. Вошли, оглядываются. «Нам, - говорят, - дед, Артем Петрович нужен». «Нет его – говорю, - На работе, должно быть - в депо, или паровоз перегоняет». «А жена его, Вера Семеновна, где?» – спрашивают. - «А должно быть, в институте задержалась. Они в институтах учатся - образование получают». «Очень нам нужен Артем Петрович, – говорят мужики.- Мы из московского депо. Локомотив у нас сломался. Починить надо срочно. А он специалист по этому делу. Он нам уже помогал. Подумай, дед, как нам его найти». А тут Найда ко мне шмыг, к ногам прижалась и хвост поджала. «Что ты, - говорю, - Найдушка, испужалась? Это свои люди, тоже на дороге железной работают. Да вот, - говорю, - товарищи железнодорожники, вам собака эта вмиг Артема найдет. Собачка эта – непростая, породы редкой - выжлец. Она своего хозяина, где хочешь найдет, живого или мертвого, почище царских ищеек». Эти двое переглянулись. Я и говорю, старый дурак: «Найда, где Артем? Ищи!». Открыл дверь. Найда в темноте исчезла, а те двое за ней. Прибежала Найда домой только утром. Целую неделю потом бегала где-то, все Артема искала. И в депо ее видели, и у леса. А потом как-то под вечер вернулась, легла в свой угол и не вставала больше. Не пила, не ела. Тоска на собаку напала. Шерсть у нее скоро дыбом поднялась, и как будто мокрая стала. Я уж что ни делал - молоко насильно в пасть вливал и воду. Все обратно. Даже кусок мяса купил. Так она и не дотронулась. Прихожу как-то с работы – нет Найды. Я туда-сюда по всему дому. Как сквозь землю провалилась! Догадался во двор выйти. А она там под кустом лежит – уж и закоченела. Не хотела, видно, дома помирать...». 

Вера очнулась от тяжелых воспоминаний, вздохнула, и слезинки блеснули в уголках глаз. 

Катя взяла куколку и протянула женщине:

- Тетя Вера, вот, возьмите куклу! Насовсем! Ее Дашей зовут. Она послушная, не капризничает. Даже кашу манную ест, правда, понарошку! – Катя улыбнулась.

 Вера оторвала взгляд от окна, ласково посмотрела на Катю: 

- Спасибо, Катюша! Ты куколку себе оставь. Она к тебе привыкла, а я буду вспоминать и тебя, и куколку твою.

В это время дверь купе открылась и появилась проводница: 

- Скоро твоя станция, девочка, собирайся! 

Не успела она договорить, как с верхних полок спрыгнули Петр Фомич и Алеша: «А вот и мы!». Подхватили Катины чемоданы и понесли в тамбур. Поезд замедлил ход и остановился. Проводница открыла двери. Катя сразу разглядела в темноте дядю Мишу, бегущего к вагону. 

Алеша спрыгнул на платформу и помог Кате спуститься. Петр Фомич начал передавать ему чемоданы. Дядя Миша был уже рядом. Он принял последнюю сумку, и в это время раздался пронзительный гудок. Поезд вздрогнул и тронулся с места. «Прощай, сестричка!» - крикнул Алеша и вскочил на ступени вагона. Из-за его спины выглянула Вера: «Прощай, маленькая попутчица!», – расслышала Катя.

Вагоны, тяжело грохоча, мчались мимо. Катя обернулась и вдруг увидела стремительно несущуюся к ней собаку. «Кострик!» - крикнула Катя. Кострик с разбега прыгнул к ней на грудь и лизнул теплым языком в щеку.